За высоким забором, под старым кленом, сгорбившись сидел на скамейке старик. Его длинная, нескладная фигура больно упиралась мослами в крашенные доски, но он не замечал этого. Низко опустив голову и свесив костлявые пальцы, он невидящими глазами смотрел на желтоватый гравий, на воробьев, которые безуспешно заглядывали ему в глаза. Его выбритая голова с оттопыренными ушами медленно раскачивалась из стороны в сторону.
Внезапно на него упала тень, заслонив от яркого июльского солнца. Но старик не заметил этого. Его глаза вперились в ботинки. Это были лаковые малиновые штиблеты, делающие честь любому московскому щеголю. Как в забытьи старик медленно поднял голову, его глаза расширились от ужаса, он схватился за грудь и захрипел. Его пальцы судорожно мяли полосатую ткань пижамы. Тень отступила, свет хлынул в широко раскрытые зрачки, старик зажмурился от яркого солнца, тяжело дыша, а когда он открыл глаза, рядом уже никого не было.
- Все вздор, - задумчиво пробормотал Остап, быстрыми шагами заворачивая за угол.
(С) 2016, балкон, утро
Внезапно на него упала тень, заслонив от яркого июльского солнца. Но старик не заметил этого. Его глаза вперились в ботинки. Это были лаковые малиновые штиблеты, делающие честь любому московскому щеголю. Как в забытьи старик медленно поднял голову, его глаза расширились от ужаса, он схватился за грудь и захрипел. Его пальцы судорожно мяли полосатую ткань пижамы. Тень отступила, свет хлынул в широко раскрытые зрачки, старик зажмурился от яркого солнца, тяжело дыша, а когда он открыл глаза, рядом уже никого не было.
- Все вздор, - задумчиво пробормотал Остап, быстрыми шагами заворачивая за угол.
(С) 2016, балкон, утро